Page 102 - PREMIERE ISSN 2421-8456 | March - April 2018

К
Psychology Psychology

Author: Eva H Leask / Автор: Ева Лиск
Но я радикально решила все менять, не ждет, твою лень месяцами, когда Труднее всего было закончить этот ре-
тебя с места снимать и мыть под холод­
тебя не заставить лампочку сменить,
монт. Сидя на полу ночью в тишине
КРАСНАЯ КОРОБКА ной водой. Только дотянулась до полки, и активность бешеную, когда ты часа­ магазина, я поняла, что эти мелкие ку­
и даже еще ее не тронула, а так только,
сочки счастья никогда не склеить во­
ми все ремонтируешь, приклеиваешь
все это наше хрупкое счастье в охапку
едино, а то, что было нашей жизнью,
и прибиваешь, и спасения от тебя нет.
из под собрала — а полка возьми и тресни. Музыка заиграла — это, видно, я раз­ стало моей пустотой, мусором из вос­
поминаний, любви и теплоты… И как
Стою на лестнице, а вы все в руках
с ним быть? Из магазина ничего не вы­
била твой старый телевизор, и на про-
ЗЕЛЕНЫХ ТУФЕЛЬ у меня: и ты, и семья твоя, и дети твои щанье из него полилась на меня бросить, только обмен — а на что мож­
взрослые и мне непонятные, и работа
но поменять семнадцать лет объятий?
за жигательная мелодия из твоей лю­
твоя, и болячки, и депрессия. Депрес­
бимой программы — никогда не зна­
сию ты семнадцать лет лечил химией, ла, как она называется, то ли «Танцы Все наше я склеила воедино, все на сте­
а я тебе твердила, что если б ума было со звездами», то ли еще как-то, но про­ не: рваные куски счастья и страха;
больше, душевных болезней было смотры этой программы меня приво­ скан дал, когда я ору до кашля; и океан
б меньше. Сердце твое в моих руках, дили в бешенство. Я тут живая сидела за окном, и я плачу от радости; оби­
которое твой доктор каждый год под и напивалась шампанским, либо уезжа­ ды и тот ужин — вкусный и редкий,
проволочками слушает, а ты к нему ла к подруге трепаться ни о чем, либо и мы болтаем о будущем и о том, как
тут недавно ремонт в магазине за­ влажный — надышишься и потом хоть прислушиваешься по ночам и в госпи­ уходила спать, а ты смотрел, как про­ вернемся сюда еще раз; и твои гад­
Я кончила. Начиналось все как всег­ в петлю. Ну, сами посудите: сидишь так таль его носишь в страхе своем перед фессиональные танцоры кружат ме­ кие, злые слова по соседству с картин­
да: думала перебрать старье, пыль за кассой, а в магазин уже год как ни­ смертью — а оно у тебя здоровое, я это дийные лица в вальсе, и был счастлив. кой из зимней Москвы, где мы ловили
погонять, окна открыть, народ по­ кто не заходил, и летаешь: «Вот бы мне точно знаю. Ты просто боишься уме­ И как ты мог мне позволить скучать. снежинки ртом, а я потом боялась от­
звать, а может, и стены в яркое пере­ ноги, как у Анджелины Джоли… да тьфу реть, ты и заснуть не можешь поэтому, равиться грязным снегом и запивала
красить… но на каком-то этапе что-то ты, нет! Мужа, как у Анджелины Джо­ глаза боишься закрыть и ночи боишь­ Все твои страхи на части разрывала, снежинки красным французским вином
пошло не так. ли… тьфу ты, ну такого, как бывший ся — что погладит она тебя, а веры всю твою слабость, всю свою наглость допьяна; и вся моя нелюбовь к тебе все
ее муж! A ноги – ноги пусть мои будут, в свет лое у тебя нет, а значит, из темно­ и гордость из запасников вытащила эти семнадцать лет, и вся моя вечная
Заигралась! но как в 16, а грудь, как у Моники Белуччи, ты на свет и не выйти. и мерзость свою свету явила. любовь к тебе всю эту жизнь; и твое
и яхта, как... как в Монако у причала... или обещание ждать меня вечно, и то, что
То ли перемен захотелось, то ли гор­ как у той же Моники Белуччи». И весь Полка треснула, лестница под ногами И когда силы закончились и все сем­ ты его не сдержал — все тут.
моны, а точнее климакс — и все-все этот ненужный дым — он и не выве­ шатается, и поставить вас всех больше надцать лет жизни нашей были ра­
в кучу сгребла: и хорошее и плохое… тривается из магазина, и запах у него некуда. А тут пыль эта предательски зорваны мной на мелкие кусочки, Тебя я спрятала в красную короб­
Вдруг смотрю, а ведь вся куча — сплош­ ни с чем не спутаешь. Пахнут мечты в нос полезла, дышать невозможно и собрать их воедино больше было ку из под зеленых туфель на каблу­
ной мусор, и стены эти жуткие залатан­ эти — ожиданием и разочарованием, в нашем с тобой душном мирке — и упа­ невозможно, я вдруг упала на камен­ ках — я их купила в последнее наше
ные. И что тут менять? Тут все на куски и годами их копишь, и иной раз при­ ла я на пол. Ударилась, вы из рук все ный пол и содрогнулась в одиночестве. Рождество, и ты их не любил: я в них
рвать нужно! Обои старые давай от­ дешь в магазин, а дышать и нечем, вывалились и покатились. В детстве Здесь же валялись наши с тобой лени­ была на голову выше тебя, а тебе это
дирать — и сил-то столько появилось! хоть на дворе и весна. мне нравилось собирать деревянные вые воскресенья и объедки тобой при­ не нравилось. После ремонта я убра­
И из зеркала смотрит на меня такая катушки от ниток для шитья, они тоже готовленных ужинов при свечах, и мой ла мой символ тебя туда, сами туфли
уверенная, высокая и задиристая, и все А там, в красивой такой, серебряной, тут где-то, все тут. Лежу на полу, смо­ разрушительный смех на тех потряса­ поставила у двери, а красную коробку
она может, и рвется в судьбоносный маленькой резной коробочке, спря­ трю, как ты по нему катишься, и думаю ющих вечеринках, которые ты всегда с воспоминаниями отнесла в чулан.
Т
бой! тан кусочек, на камень похожий, сухой про эти катушки из детства — и звук, организовывал для меня, и золотой Жизнь у меня яркая, у меня и чулан тут
и старый… Надежда, что ли? За кассой когда ты упал, был такой же пустой, как «ро лекс» на Рождество, и Тихий океан, есть.
С магазином не все так просто. Да и не его храню, в ящичке выдвижном. Быва­ у такой катушки. и как ты меня ждал у причала, когда
ма газин он вообще, а обменный пункт. ет, зайдет человечек, я ее рукой нащу­ я прыгала в океан со скалы, и то, как В магазине стало пусто, но я хочу ве­
Продать-то ничего нельзя — ну, разве паю и, пока он мой хлам изучает, глажу За годы твоя фигурка из дерева высо­ ты плакал и умолял меня не уходить, рить, что просторно, и я снова счаст­
если кто умеет, о таких я тоже слыша­ ее. A она холодная, зараза, и пальцы хла и, выпав из моих рук, треснула, а я ушла. лива, и ты любим другой женщиной,
ла, но простым и глупым, как я — толь­ мерзнут, и умирает надежда… и смо­ но больно было не только тебе — мне простой и понятной. На стенах теперь
ко обменять. Да и то не все подряд. тришь, а он уже ушел. Бывает, доста­ тоже лежать на полу с разбитым серд­ Ветер принес грозовые облака, и в пус- не обои, а отрывки меня, тебя, наших
Мусор этот — его только облагородить ну коробочку, смотрю на нее и думаю: цем, под ворохом пыли наших с тобой тые глазницы окон полил дождь. слов, наших несбывшихся надежд, наш
и в новые коробки сложить. Поменять «Kто знает, может, в следующий раз?» ожиданий, было непросто. Видимых Ста рые рамы выбили, а новые еще океан и закат в Шотландии, и то, как
можно, но знать бы как, а то все боль­ повреждений не заметно, ноги целы не привезли, и вода с небес потекла я умею любить, и то, как мы не умеем
ше «шило на мыло» — и весь бизнес. Ремонт начала еще и потому, что и голова не разбита, а внутри что-то слезами по лицу, и руки мои стали соби- прощать.
Прыгаешь через коробки, а годы идут, ни дышать, ни жить в магазине в по­ порвалось, в самом животе, лопнуло рать обрывки открыток на полу, тех, что
и уже к пятидесяти магазин больше на следние годы было невозможно — ну, и разлилось. Яд это был, я сейчас знаю. мы привезли из Аргентины. Черные Все тут, и забыть я нас никогда не смогу.
склад похож. Все тут: и что ты мне обе­ или так казалось. Скучно, душно и раз­ жемчужины твоего ожерелья — и его
щал, и все, чего я, дура, ждала, и все, вернуться негде. Так и начала: двери На ноги подскочила, ведьмой оберну­ я разорвала — валяются по всему полу,
чего уже ни от кого и не жду, и сплет­ нараспашку, окна выбили — новые, лась, и все пришло в движение. Я ж ду­ уже их и не собрать. Это ожерелье
ни, и сказки, и эти ожидания глупые, модные, пластиковые ставить решила, мала, это ты виноват; я ж думала, это мы тебе купили на островах, и ты его
как лепестки полевой ромашки: «по­ а то зимой старые текут и ветер в них ты не знаешь, как меня развеселить, сразу нацепил и обожал эти черные
звонит — не позвонит»… И письма воет. Сгребла все, что могла, в кучу, вы­ как свободы мне дать больше, как по­ мужские бусы; теперь это всего лишь
эти, зачем тебе их писать-то приспи­ веску на дверь: «Идет ремонт, ждите». дарков мне подороже купить, как лю­ крохи моих воспоминаний нашей с то­
чило? Они мне душу отравили, а люб­ бить меня искреннее, как ждать меня бой потрясающей жизни — их ты оста­
ви не дали… И эсэмэска эта печальная, Под самой крышей на крепкой полке вечно и никогда не дождаться. Короб- вил мне. Ты меня не простил и память
душевная, детская, за месяц до смерти наша с тобой семнадцатилетняя жизнь ки, в которых наши с тобой обиды обо мне с собой не забрал. Письмо,
твоей, и еще весь хлам под названием стояла. Пыли за эти годы накопилось хра нились — разорвала, все оттуда до­ что на Рождество из Аитутаки пришло,
«мечты». на полке не один килограмм, и лучше стала, все твои глупости. Твое неумение от Мии. Вестей от них уже давно нет,
бы было ее и не трогать. Разве что по­ пить вино и умение быстро напиваться наверно, ушли за звездами в небеса.
Мечты — товар дешевый, но места за- дуть на крашенные статуэтки пару раз, пивом, твое неумение врать и твою Перечитать бы его, но в глазах вода
нимает будь здоров! И его вообще чтоб она с твоей деревянной головы наивную честность там, где ее никто и букв не видно.
ни на что не обменять, и он, как туман слетела, и оставить дальше пылиться.

102 PREMIERE | Psychology March - April 2018 103