Владимир Познер — самый известный в мире российский журналист и телеведущий, лауреат трех американских премий «Эмми» за телевизионное мастерство, за плечами которого сотни интервью с интереснейшими людьми планеты. На его вопросы отвечали Дмитрий Медведев, Сергей Шнуров, Стив Возняк, Земфира, Джулиан Ассанж, Ксения Собчак, Алла Пугачева, Шарль Азнавур, Рената Литвинова и многие другие.

Познер проработал в журналистике более 50 лет (в США, Израиле, странах Европы и бывшего СССР), снял несколько документальных сериалов, а его книги издаются на нескольких языках и расходятся внушительными тиражами. Космополит, имеет гражданство трех стран: США, России и Франции.  Нам посчастливилось стать первым кипрским изданием, которому Владимир Познер дал эксклюзивное интервью.

 

Владимир Владимирович, вашей программе уже 10 лет. Вы когда-нибудь считали, сколько интервью вы сделали за эти годы?

Никогда не считал и не считаю, но, действительно, в ноябре или октябре будет 10 лет.

А отмечать это событие будете?

Я думаю, мы будем отмечать сугубо узким составом людей, которые непосредственно имели или имеют отношение к программе. Все-таки многие работают там с самого первого дня, и, конечно, хочется их как-то поблагодарить. Поэтому, само собой, это событие мы отпразднуем.

Cкажите, как вы поступаете, когда вам нужно пригласить в эфир человека, который представляет интерес как личность, но вам совершенно неприятен и не вызывает желания общаться?

Если брать интервью только у тех, кто тебе приятен, пропустишь множество людей, мнение которых может быть важным. Такой подход противоречит принципам журналистики. Поэтому – были случаи, когда я очень не хотел приглашать человека, просто боялся, что не смогу с ним разговаривать приличным образом, но в конце концов, понимая, что с точки зрения профессионального журналиста я неправ, все-таки преодолевал это неприятие. Так что, пожалуй, нет такого гостя, которого я не позвал на свою программу именно по соображениям личной неприязни.

Знаете, бывает такое, что мысли или даже призывы, которые человек высказывает, могут показаться очень опасными, действующими определенным образом на зрителей. И тут надо для себя решить, что важнее – дать аудитории возможность увидеть этого человека во всей красе или просто отказать ему и не допускать до эфира. Я склонен полагать, что лучше все-таки его пригласить и, за счет своего собственного журналистского умения, показать, каким он является на самом деле. Но не запрещать – ведь запрет всегда возбуждает интерес.

Есть люди, которых я, к сожалению, пригласить не могу – не потому, что не хочу, а потому, что Первый канал не желает покупать программы с ними. Например, с Навальным. Лично я Навального не люблю и не согласен со многими его взглядами, но, поскольку он все-таки фигура известная и в определенной степени ньюсмейкер, считаю, что зритель имеет право знать, что он думает и почему. Не просто чтобы он там выступал один и толкал свои речи, а чтобы он отвечал на вопросы и зрителю становилось понятно, что это за человек.

Я слышала про некий список людей, которых вы не можете пригласить на свою передачу…

Списка такого нет, я это много раз говорил. Просто, если Первый канал покупает у меня каждую программу, логично с их стороны выбирать, кого они желают видеть у себя в эфире, а кого – нет. Они же кота в мешке не станут покупать. И генеральный директор может сказать: нет, Владимир Владимирович, вот этого человека мы не хотим. И тут ничего не сделаешь – ну то есть можно хлопнуть дверью и уйти, но от этого толку мало.

По вашим словам – пока телевидение будет контролироваться государством и государство будет решать, кто может, а кто не может появляться на экране, мы не сможем говорить о независимом ТВ. Но как же тогда можно пропускать в эфир людей, которые могут вещать о чем-то, о чем зрителям лучше не слышать?

Каких людей вы имеете в виду?

Таких, которые, как вы сказали, могут показаться очень опасными, действующими определенным образом на зрителей. Допустим, проповедующих фашистские ценности. Получается, все равно должна быть какая-то цензура?

Я думаю, здесь нет четкой красной линии, которую нельзя перейти. Понятное дело, мы говорим о людях, которые так или иначе являются фигурами, привлекающими внимание. Речь идет об известных писателях. политических деятелях. И вот здесь нужно быть очень осторожным. Конечно, если человек будет своими словами нарушать Конституцию или какие-то законы, нужно предпринять соответствующие шаги – но, на мой взгляд, важнее показать зрителю суть того, что респондент говорит, за счет задаваемых вопросов продемонстрировать, что на самом деле стоит за его репликами и лозунгами, и таким образом помочь аудитории понять, что он за человек. Если же просто не давать ему возможности выйти в эфир и высказаться, он получит некоторую ауру «преследуемого» и «запрещаемого» и на этом еще и выиграет и построит политическую карьеру.

«Российское телевидение потеряло доверие, которым раньше пользовалось» – говорите вы. А какому телевидению можно доверять? Ведь, снова по вашим же словам – если посмотреть так называемые «мейнстрим медиа», во всех них обнаружится абсолютно одинаковое мнение по многим вопросам.

Есть два вида цензуры – государственный контроль и корпоративный. Во многих странах на Западе средства массовой информации, некогда независимые и самостоятельные – например, CNN, NBC,  – стали частью гораздо более крупных корпораций, для которых являются инструментом продвижения своих точек зрения и заработка, но никак не объективного информирования. Такие СМИ контролируются не менее жестко и не менее эффективно, чем государственные, и постепенно теряют доверие публики. Есть ли телевидение, которому можно доверять? Есть, и, как правило, это более ограниченные по своему охвату телевизионные каналы, которые не зависят ни от рекламодателя, ни от государства. Скажем, в Aмерике это PBS. И такое телевидение, настоящее общественное, существует и в других странах. Но в целом и общем – нужно всегда смотреть и анализировать несколько СМИ и формировать свою точку зрения. Источников объективной, честной, взвешенной информации на сегодняшний день практически не осталось.

Вы как-то сказали: «В Советском Союзе журналистики не было, была пропаганда». А не кажется ли вам, что нынешние СМИ – это тоже сплошная пропаганда? И где разница между ней и журналистикой, если настоящих журналистов сейчас во всем мире можно пересчитать по пальцам?

В России сегодня нет журналистики. Профессия кончилась или, по крайней мере, на время исчезла – хотя отдельные журналисты еще есть, но их очень мало.

Есть ли разница между тем, что было во времена Советского Союза и тем, что сейчас? Да, есть, и довольно парадоксальная. Когда я говорю, что все кругом – пропаганда, я имею в виду не только прокремлевские СМИ, но и оппозиционные – такие каналы, как «Дождь», такие газеты, как «Новая газета». Потому что они тоже занимаются пропагандой, только с обратным знаком. Это точно то же самое желание во чтобы то ни стало убедить зрителя, читателя, слушателя в чем-то, а не выдавать реальную информацию, чтобы на её основе он сам что-то решал и создавал собственное мнение. В Cоветском Союзе просто не было оппозиционных СМИ – в этом и разница,  на мой взгляд, принципиальная.

И это не только в России, но и по всему миру – журналистика заменена пропагандой.

Да, я так считаю – хотя мы с вами не знаем, как на самом деле обстоят дела со СМИ, скажем, в такой стране, как Дания. Может быть, там все совсем по-другому.

Вот там истинная свобода – любой человек может выйти в эфир и пропагандировать все что угодно. Но нужна ли такая свобода?

Я сейчас заканчиваю работу над фильмом о Скандинавии, поэтому довольно внимательно к этому отношусь. Не могу поручиться за весь мир: в разных странах разные традиции, и все смотрят на мир по-своему. Например, не берусь говорить что-то относительно положения дел со СМИ в Японии. Но у меня есть основания утверждать, что да, в США, Великобритании, Франции, в несколько меньшей степени – в Германии и Италии дела обстоят именно так, как я рассказал.

Вот, к сожалению, трудно найти фигуру в журналистике, которая являла бы собой пример для других…

А как же, например, Мэттью Ли – журналист агенства Associated Press, который часто задает неудобные вопросы в неудобное время?

Задавать неудобные вопросы – это, на мой взгляд, малоинтересно. Что ты хочешь этим показать – насколько ты крутой? Ты задаешь вопросы с определенной целью: добиться информации, которая будет интересна аудитории. Ставить цель «раскатать героя мордой об асфальт» лично мне неинтересно. Нет, бывает, что это происходит – но не потому, что я именно к этому стремился, а как следствие того, что человек отвечает неумело, очевидно врет и сам себя ставит в такое положение.

Вы много времени проводите в Европе – там сейчас жесткий миграционный кризис. Даже для нашего маленького острова несколько тысяч мигрантов, прибывших за последнюю пару лет – это огромное количество. Как вы думаете, изменится ли облик Европы вследствие этого явления и как именно?

Это очень серьезный и сложный вопрос. Признаюсь, я недавно размышлял над ним и пришел к выводу, что эти люди – другой культуры, другой истории, другой веры, другой расы – сами, конечно, не интегрируются. Ну а дети их – интегрируются? Cложно сказать, потому что у нас нет такого опыта. Мы просто не знаем наверняка, что будет, поэтому ответить на этот вопрос однозначно никто не может – остается лишь предполагать.

Вот, к примеру, к Америке в конце прошлого века прибило огромное количество народа, и если раньше говорили о плавильном котле, из которого выходили американцы, то сейчас страну можно сравнить скорее с салатом: кусками нарублены разные пласты, которые не сливаются с остальной массой. А в той же Франции или Германии все намного хуже. Мы не знаем, как это закончится – может быть, кровавой баней: местное население поднимется и начнет выгонять чужаков.

Иммигрант ищет, где ему лучше, и он имеет на это право – но к нему и отношение соответственное: готовы ли мы его принять? знает ли он наш язык? нужен ли нам этот человек? У нас есть право сказать ему: извините, нет. Беженцев же, которые покидают родные страны, чтобы спастись, конечно, нужно принимать по моральным соображениям, но не следует путать их с иммигрантами в поисках лучшей жизни. А если принимаешь всех подряд, то и получается то, что сейчас произошло в Европе – и переиграть ситуацию будет очень сложно.

Давайте поговорим про европейские ценности – это понятие в последнее время стало расхожим, его постоянно используют, особенно когда хотят противопоставить Европе Россию. Как человек, проводящий часть жизни во Франции, считаете ли вы, что «европейские ценности» еще существуют, и почему нет широкого понятия «русские ценности»? Вместо него сейчас, по сути, используют выражение «духовные скрепы», которое уже стало интернет-мемом и приобрело саркастическую окраску.

Ну, во-первых, мне кажется, что противопоставлять европейские и русские ценности принципиально неверно. Если уж ставить вопрос, то так: французcкие ценности и русские, английские и русские, и так далее – ведь французские ценности отличаются не только от русских, но и от английских.

Европа – это не одна страна, это содружество стран. Значит, есть такое понятие, как общеевропейские ценности – вещи, которые лежат в основе содружества и принимаются во всей Европе. В основном они относятся к демократии или к демократическим принципам –равноправие, честные выборы и так далее. Они были выработаны европейской историей и, безусловно, отличаются от азиатских. Я считаю, что в России, в принципе, ценности те же самые, и что Россия – это именно европейская страна. Глядя на ее литературу, музыку, живопись, вообще на все искусство, понимаешь, что оно, конечно же, европейское, а никакое не азиатское. И я убеждён, что россияне тяготеют к европейским ценностям.

У нас на Кипре живет, по разным оценкам, около 100 000 русскоязычных людей со всего бывшего Союза. На последних президентских выборах был просто аншлаг, причем, по данным из всех источников, из представленных кандидатов лидером был Владимир Путин. И так было не только на Кипре, а во многих странах мира. Как бы вы объяснили этот феномен?

Меня очень это удивляет. Не говоря о том, как меня само по себе удивляет то, что вот этих бывших граждан России, которые из нее когда-то уехали, происходящее там до сих пор занимает в гораздо большей степени, чем то, что делается в стране, в которой они теперь живут. Они обсуждают, они критикуют, и я им часто говорю: послушайте, вы же переехали в Америку или там в Англию, вы бы, что ли, поинтересовались лучше вашей новой страной проживания. Вы покинули Россию – это ваше право, ну так и оставьте ее уже в покое и займитесь своей второй родиной.

Кем вы себя считаете в большей степени: русским, французом, американцем или евреем?

Вы знаете, это очень трудный вопрос, над которым я размышляю всю свою жизнь и до сих пор не нахожу однозначного ответа. Наверно, я себя больше всего чувствую французом из Нью-Йорка.

Где вам комфортнее всего?

Во Франции. Я очень люблю Францию, здесь все по ощущениям мое. И даже если мне что-то не нравится – все равно оно мое.

С какими людьми вы предпочитаете никогда не садиться за один стол?

С людьми, поведение которых кажется мне абсолютно неприемлемым. С нацистами, фашистами, с откровенными антисемитами, с предателями, подлецами. Таких людей довольно много – я обозначил категории. Есть и конкретные личности, которым я ни руки не подам, ни за стол с ними не сяду – их тоже немало.

Насколько мне известно, вы атеист? Я слышала ваши комментарии касательно РПЦ. А что, по вашему мнению, произойдет, если народа лишить религии? Когда людей ничто не объединяет – это ведь плохо для страны?

Я вообще не представляю, что такое – лишить народа религии. Есть религия как некое мировоззрение, а есть церковь, которая это мировозрение проповедует. Я – абсюлютный противник церкви как организации и считаю, что она наносит огромный вред, стремится к власти и богатству, и что на самом деле среди иерархов очень мало верующих. Что касается религиозной веры – это вопрос другой. Я очень хорошо знаю Библию, я этим увлекаюсь, религия – очень интересная тема, и, читая это все, я постепенно пришел к выводу, что могу согласиться с целым рядом положений. У меня есть, конечно, вопросы, на которые я не могу получить ответы: когда я говорю «почему», религиозные люди говорят просто –«потому». Я по образованию биолог и знаю: непорочное зачатие невозможно, и не может быть такого, чтобы Дева Мария родила Иисуса вот именно так. Точно так же невозможно и накормить тысячу человек пятью хлебами – это нужно очень хотеть верить в чудо, чтобы такое принять. Это религиозная истина, которая с истиной научной ничего общего не имеет. У меня был спор с одним кардиналом из Ватикана, который мне так и сказал: послушайте, есть две вот эти истины, и они никогда не встречаются.

Будучи журналистом, я всегда должен что-то узнать наверняка; чтобы поверить во что-то, я должен пощупать это, увидеть, услышать. Поэтому я считаю, что людей нужно заставлять думать и учить это делать. Религия же просто требует от человека веры, но не задает вопроса «почему?».

Я понимаю, что для очень многих людей вера – подспорье, помощь в тяжелую минуту, – и пожалуйста, я же абсолютно никогда не спорю на эту тему, когда меня о том не просят. Но внутренне я этому, конечно, сопротивляюсь и считаю, что церковь – негативная вещь, а не позитивная.

Я вот был недавно в Скандинавии. При том, что скандинавские страны совсем не религиозны, там налицо тот уровень общественного согласия, когда люди доверяют друг другу, властям, полиции. То есть нация объединена вокруг неких ценностей, отличных от религии – значит, это в принципе возможно.

Ваши слова: «Апогей человечества пройден. Я абсолютно уверен, что человечество идет вниз по многим показателям и грядет либо смена парадигмы, либо катастрофа». Смена парадигмы вряд ли возможна сейчас, при нынешнем положении вещей – остается катастрофа?

Нет, я так не считаю. Во-первых, что значит «сейчас»? Я же не говорю, что закат цивилизации случится послезавтра или в следующий четверг. Я подразумеваю некий срок и как раз-таки считаю, что человечество почувствует опасность или близость катастрофы – и тогда произойдет смена парадигмы. Скорее всего, будет именно так. А через год или через десять лет… в масштабах истории и то и то – вообще не сроки. Вопрос в том, сохранится ли человечество или будет, так сказать, всеобщее самоубийство. Я скорее склонен быть в этом вопросе пессимистом. Ощущение такое, что мы очень быстро движемся в сторону все-таки катастрофы… но я все же не стану этого утверждать наверняка.

О жизни

Что вас больше всего раздражает?

Есть ряд вещей, довольно длинный. Меня раздражают: тупость, глупость, подлость, бедность на фоне колоссального богатства, неискренность… и очень много что еще.

Чего вы больше всего боитесь?

Акул. Нет, мне очень близок, к примеру, страх, что мои родственники заболеют – но лично я боюсь акул.

Вы правда встречались с ними?

Да, когда я был маленьким – около семи лет.

Какой тип людей вам не нравится?

Мне не нравятся дураки, люди, которые вечно хвастаются, люди неискренние, которые постоянно играют во что-то. Наберется немало неприятного мне народу и с менее определенными отрицательными чертами. Но я в принципе такой, знаете, трудно допускающий до себя других и довольно закрытый человек. Я очень осторожно иду с кем-то на сближение, потому что обладаю определенным негативным опытом. Мне все-таки много лет, и за это время я кое-чему научился. Когда я был совсем молодым, я был очень открытым, готовым к искренним разговорам и близкому контакту – и неоднократно в результате довольно серьезно страдал.

Какой был самый лучший подарок у вас в жизни?

Когда мне было 12 лет, мне на день рождения подарили проигрыватель-автомат, который играл десять пластинок. А так как я очень любил музыку и особенно джаз – тогда еще не было долгоиграющих пластинок, только 78 оборотов в минуту, – вот это для меня было высшее счастье, подарок, который мне принес самую большую радость. Я с ним не расставался. У меня было много прекрасных подарков в жизни, но, наверно, этот проигрыватель всегда останется самым памятным.

Если вам бы осталось жить три дня, как бы вы их провели?

Я, наверно, собрал бы свою семью и рассказал бы им все о себе – они многого не знают – и вообще изложил свои мысли по поводу этой жизни. Не знаю, сколько бы это заняло времени – ну пусть будет день. А еще я бы постарался поехать в одно место, которое очень сильно люблю, чтобы перед смертью еще раз его увидеть. Ну и, собственно, все. Три дня – это очень короткий срок, мало что можно успеть. Ах да, и, конечно, нужно еще привести дела в порядок, сделать завещание – надо подумать не только о себе, но и о других.

Если бы у вас была возможность телемоста с самим Богом, что бы вы у него спросили?

Интересный вопрос. Я сказал бы – не хочу никого из верующих обидеть, и не я поднял эту тему, но раз вы спрашиваете, отвечу. Я бы спросил Бога: «Как же тебе не стыдно? Если ты отвечаешь за все и тебе все известно – как же ты допустил холокост; как допускаешь, что цунами уносит жизнь 20 000 человек, в том числе невинных младенцев; как допускаешь страдания детей в Африке, которые пухнут и умирают от голода?»

«Как тебе не стыдно?» – именно этот вопрос я бы ему задал.